от двери, заодно отдавив парочке из них ноги, и ринулся на лестницу, сметая на своем пути все и вся. Этот прием выручал барона уже несколько раз, а несколько раз, впрочем, и не выручал. Однако теперь все было в полном порядке: перепуганные, отрезанные от начальства стражники бежали перед Рупертом подобно сарацинам, а повизгивания Эделии, молотившей в его спину кулаками, казались им звуками рога Роланда.
Не прорубившись, а скорее пробежавшись через зал и внутренний дворик трактира, Руперт со спутницей достигли конюшни, где барон снова воздвиг преграду возможному преследованию из подпертой колом двери, и быстро оседлали коней. Начальник стражников еще не успел подсчитать потери (а несколько стражников неудачно упало с лестницы) и восстановить порядок в рядах подчиненных, а Руперт уже выехал из конюшни во всей своей непобедимости. Он довольно осмотрел стражу, пребывающую в тягостном молчании и не собирающуюся больше нападать на это воплощение рыцарской мощи, ухмыльнулся, крякнул и поскакал за оглядывающейся Эделией.
— Эй вы, трое! — проговорил начальник стражников. — Скачите за ними, но не приближайтесь. Как только повернут, пусть один дождется нас. А ты скачи за подкреплением. Да, если этот громила поскачет на вас, улепетывайте!
Последнее приказание, впрочем, было совершенно излишним. Затем командир попросил себе кружку вина и вышел на дорогу, чтобы немного проветриться. Местность была крайне живописна, и в смеси с вином чрезвычайно способствовала успокоению, если бы вид не портил приближающийся всадник, толстенький человечек с мукой на лице, как-то странно скособочившийся в седле.
27
14 июня, от 8 до 9 часов утра
Руки воина, уязвленного конфузом с бароном, сразу перестали дрожать и клокотавшая злоба («Как так? Что б он не выполнил приказа? Да никогда! Пусть лопнет тысяча жаб в брюхе у этого иноземного кабана! Пусть…») отпустила грудь. Но не исчезла. Она стекла в ноги и командир стражников почувствовал, как начинают дымиться подошвы его сапог. Как славно, что появился кто-то большой и мягкий, иначе ноги сами бы убежали раздавать пинки всем встречным задницам. Вот она жертва. Иди сюда мой милый, подъезжай! Фигура всадника, словно в правой ягодице торчала заноза, грузным кулем громоздилась на лошади, сбивая её с шага и натирая холку. Ему б в самый раз на кадушке с тестом ездить. Ну вот и добрался. Только б не спугнуть. Командир придал лицу выражение сладчайшей кротости и стал похож на раскаявшегося висельника.
— Почтенный путник, позволь приветствовать тебя на благословенной земле Хельветии.
— О благороднейший воин, приветствую тебя, и Хельветию, и это премилое заведение за твоей спиной, где, я надеюсь, найдется для усталого путника глоток вина, кусок мяса и мягкая постель. Я так устал, что не проеду мимо, пусть даже меня выпорет моя госпожа, но надеюсь она об этом не узнает.
— Откуда ж ты едешь, как тебя зовут, кто твоя госпожа и зачем ты пересек границу? Я капитан пограничной стражи Прокус и обязан задать тебе, путник, эти вопросы. Не спустишься ли ты на землю, мне будет легче расспросить тебя? — в глубине черепной коробки капитана со страшным скрипом заворочалось то, что у людей принято называть мозгами в попытке найти повод к ссоре.
— Зовут меня Вербициус, я мажордом высокородной госпожи Строфокамиллы фон Линц, двоюродной сестры господина Фихтенгольца, советника самого императора Арнульфа. Еду в Хельветию с важным поручением. Кстати, уважаемый Прокус, раз ты капитан пограничной стражи, то вероятно никто не проскользнет мимо твоего зоркого глаза, так не подскажешь ли, не проезжал ли здесь некий рыцарь в сопровождении девицы или юноши? Зовут рыцаря Руперт фон Мюнстер, манерами и нравом он сродни дикому вепрю, а силой сравнится с быком-трехлеткой. — Вербициус, стараясь не потревожить раненый зад, сполз с лошади и теперь растирал ноющую поясницу.
— Что?! Руперт фон Мюнстер?! — на лице командира стражников недолгое недоумение сменилось бурной радостью, словно он встретил давно пропавшего родственника. — Значит, уважаемый Вербициус, ты едешь к Руперту фон Мюнстеру?!
— Да, мое поручение некоторым образом связано с ним. — Мажордом надулся от важности, не замечая, что с каждой минутой радостное настроение капитана стражников увеличивается все более и более, уже смахивая на припадок падучей. Глаза вылезли из орбит, рот растянулся в улыбке, грозя разорвать лицо пополам, рыжие усы встопорщились как у мартовского кота при виде кошки.
— А не ты ли выронил эту серебряную монетку, когда слезал, уважаемый?
— Монетку? Я, конечно. Вечно из дырявого кармана все сыпется. Где она? Покажи мне скорее, куда она упала, честнейший из всех честных воинов.
— Да вот же, в луже, что у заднего левого копыта твоей лошади. Неужели не видишь, как она блестит? Нагнись же пониже.
Вербициус, обрадовавшись удаче (будет чем оплатить обед и ночлег, не залезая в свой кошель), низко нагнулся, явив небу свой обширный курдюк, туго обтянутый тесными штанами. Капитан минуту полюбовался на открывшийся вид, подкрутил ус и в упоении, как дитя наконец дорвавшееся до долгожданного лакомства, со всего размаху въехал сапогом в середину зада. Штаны лопнули, обнажив розовую плоть. Вербициус хрюкнул и рухнул в лужу под копыта и тут же получил новый пинок в бок.
— Как же нам не знать господина барона! Очень даже он нам знаком! Совсем недавно познакомились! Очень приятное знакомство! Никогда его не забудем! Друзья господина барона — наши друзья! Вот он просил передать тебе привет! Вот! И еще раз! И вот такой привет! И вот еще! И вот!
Несчастный мажордом, не понимая, что же случилось, но чувствуя боками и задом, что что-то нехорошее, хрюкая, оскальзываясь на мокрой глине, заметался под брюхом лошади, пытаясь увернуться. Капитан, проявив небывалую для старого солдата прыть, свойственную скорее новобранцу, бегал вокруг и, радостно гогоча, отпускал пинок за пинком. Вербициус, собрав в кулак последние остатки растерзанного разума и всю свою нелюбовь к телесным наказаниям, крутанулся на коленях, сделал обманный финт будто бы хочет выскочить с боку, а сам ломанулся между задних ног кобылы, ухватившись за ее хвост. Лошадь, неприятно удивленная обращением с ее хвостом и порядком утомившаяся от суеты, сделала шаг вперед, а потом обеими ногами лягнула Вербициуса. Вербициус, как опытное ядро, поучаствовавшее не в одной битве, описал в воздухе дугу и с грохотом вломился головой в забор.
Забор был сделан из крепкой сосны, но простоял к тому моменту не один десяток лет и потому, содрогнувшись от удара, со скрипом завалился. Капитан Прокус, потеряв жертву, выскочил из за кобылы и от удивления крякнул. Забор упал, но тело из капкана не выпустил. Голова Вербициуса оказалась
